Главы "О времени и о себе"
из книги "Солнечный завет"
В. Н. Ягодинский.Я сам расскажу о времени и о себе.
С осени 1942 года пошел в шестой класс семилетки на
Пласту, но вскоре понял, что надо устраиваться на работу, зарабатывать
на пропитание и одежду. Поэтому дальнейшее обучение шло экстерном. Пару
раз в неделю приходил в школу, получал задания и отвечал на вопросы
учителей. Работал сначала объездчиком в совхозе, а затем старателем в
золотоискательной артели при заводе имени Артема.
Девятнадцати
лет, в 1947 году я закончил 10 классов школы в городе Пласт
Челябинской области. Почему так поздно? Объяснение простое: война, год
не учился, чуть не погиб от тифа, после шестого класса пошел работать и
занимался в школе экстерном. То есть раза два в неделю приходил в
школу, получал задания, отвечал на вопросы по разным предметам и т.п.
Но с десятого класса для законного получения аттестата посещал школу
регулярно. И получил серебряную медаль.
Точнее, тогда еще ни медалей, ни настоящих аттестатов в нашем захолустье - в 70 километрах от железной дороги - не было. Мне выдали справочку, как сейчас помню, на листочке из тетрадки в косую линеечку, где от руки было написано, что я окончил школу с серебряной медалью.
И вот с такой «колхозной» справкой я и отправился поступать в
ВУЗ. Началось с того, местный военком предложил мальчишкам поступать в
военные училища, что меня, безотцовщину вполне устраивало, поскольку там
одевали и кормили. Я получил в руки «комсомольскую путевку». Подобные
же добровольцы были собраны со всей области. И нас отправили в
Военно-химическое училище в городе Сартавалы (Карелия). Группа наша
состояла человек из двадцати десятиклассников и бывших фронтовиков,
довольно опытных в житейских делах.
Мы получили продовольственные аттестаты и пользовались пайками и
столовыми при комендатурах крупных станций. Старшие товарищи продавали
часть пайка или меняли на водку. Я до того времени ни разу не
прикасался к спиртному и табаку, а потому отвергал предложения выпить и
закурить.
Наша бравая компания через неделю прибыла в Ленинград и, как
хорошо помню, тут же была оштрафована милиционером за переход путей в
неположенном месте. И никто из нас не посмел перечить официальному
лицу. Замечу, что после ознакомления с невообразимыми для нас
достопримечательностями Питера, наша группа сократилась почти на
половину, и в Сартавалы я поехал уже без особого желания.
В химическом училище встретили очень хорошо, мою «серебряную»
справочку приняли во внимание и освободили от сдачи экзаменов. Мои
спутники, узнав об этом, начали просить пойти вместо них сдавать
экзамены. Только сейчас я понимаю всю ответственность и опасность этого
шага. А если я провалюсь, не сдам? Товарищ, по моей вине (!) лишится
пайка, казармы, образования. В нынешние времена, наверняка, при провале
этой авантюры меня могли бы избить и даже прибить. Но я был уверен,
что обеспечу ребятам проходной балл. И обеспечивал. Тайная молва
привела ко мне, наверное, десяток желающих отдать свой завтрак или ужин в
обмен за поход к экзаменатору.
Естественно, вся казарма придумывала мне маскировочную одежду и
даже пыталась красить волосы, чтобы меня не опознали на экзаменах
преподаватели. Как ни странно, все обошлось. В эти дни я питался как
король.
На мандатной комиссии, почувствовав себя гениальностью, я нагло
спросил: училище дает высшее образование? Мне ответили, что только
среднее, но зато... Дальше я слушать не стал и попросил вернуть мне
продаттестат и заветную справочку медалиста.
...Помню очаровательную белую ночь. Удивительная картина
пустынной дороги между сосен, по которой я вдохновенно шествовал на
станцию к ленинградскому поезду. Прибыв в Питер и позавтракав в пункте
питания для военнослужащих, я отправился в Военно-механический
институт. Там прочитал списки поступивших, нашел фамилию Миши
Диперштейна, с которым мы учились экстерном на Пласту и договорились
поступать в Военмех (он работал, будучи в шестом классе, главным
бухгалтером совхоза, где моя мама была в его подчинении кассиром).
Позже Миша станет крупным ученым, руководителем 40-тысячного коллектива
военного завода, другом министра военпрома (а затем и обороны) маршала
Д. Устинова.
Естественно, я пошел в приемную комиссию, предъявил свою заветную
справочку, получил студенческий билет, хлебную карточку и койку в
общежитии. И там я встретил маленького, юркого, чернявого пацана по
фамилии Шефер, который был в студенческом общежитии у своего товарища. В
дальнейшем судьба сведет нас с Витей Шефером уже в той самой ВММА. И
вот каким образом.
Был август 47-го. Прием в ВУЗы, за исключением военных училищ,
закончился. И я на всякий случай, будучи уже студентом Военмеха, решил
провести разведку в других местах. Заскочил в Военно-морское училище
имени Дзержинского. Там меня останавливает какой-то тип в матросской
робе и требует отдать честь. Ничего себе, думаю... Повернулся и ушел из
подворотни Адмиралтейства. Пошел в Пограничное и политическое училища.
В первом меня забраковали по пробелам в биографии, во втором сказали,
что я не уплатил комсомольские взносы и не достоин быть
политработником. У меня возникло чуть ли не отвращение к военной
службе.
И вот при таком-то внутреннем состоянии я вдруг на углу Невского и
Садовой встречаю поразительного моряка: брючки выглажены, ботиночки
блестят, шелковая тельняшечка выглядывает из под гюйса, а на рукаве -
пять галочек! На макушке залихватски сдвинутая бескозырка с ленточками
аж до пояса. И на них написано: Военно-морская медицинская академия.
Какого черта я поступал в разные там институты и училища. Во! Есть же
АКАДЕМИЯ! Туда мне и дорога! Он ощутил мое восхищение и участливо
прослушал мою сбивчивую речь. Конечно, поступай только в нашу АКАДЕМИЮ!
Поезжай к Витебскому Вокзалу, там приемная комиссия. Стоп! Мой же
Военмех совсем рядом. Бегу туда и ... забираю свои документы! Поступаю
как последний дурак! Не узнавши броду, лезу в воду...
В приемной комиссии ВММА меня встречает майор Давидян. Говорит:
прием окончен, уходите! Я ему сую в глаза свою заветную справочку. Он
открытым текстом: у нас с такими справочками до Москвы раком не
переставишь!
Представляете мое состояние? Полный крах: без денег, хлеба,
крыши. Один. И без образования в будущем. В порыве отчаяния бегу на
Фонтанку и врываюсь с парадного входа в приемную начальника академии.
Навстречу его адъютант - мичман Шаров (если не изменяет память): пошел
вон! И под зад коленкой. Я почти падаю на входящего генерала. Кричу:
вся семья - медики, хочу учиться на врача! Он испуганно сторонится
меня: обращайтесь в приемную комиссию!
Я мигом возвращаюсь к Давидяну и непререкаемым тоном говорю: я
был у начальника академии, он приказал принять мои документы.
Конечно, как я после понял, тот генерал, которого я чуть не сбил с
ног, не был начальником академии. Я долго удивлялся, почему Давидян не
позвонил хотя бы его адъютанту и не выяснил правдивость моих слов.
Теперь я знаю: из-за какого-то абитуриента беспокоить высокое
начальство Давидян просто не имел права!
Мое положение облегчило появление полковника, приведшего с собой
симпатичного высокого паренька. Давидян вытянулся перед полковником, а
мне махнул рукой: прэхади завтра с Шубиным. Шубиным оказался щуплый
пацан в рваных штанишках до колен, поддерживаемых лямкой через плечо.
Он и отвел меня в кубрик здания, где до революции лечился сумасшедший
писатель Гаршин.
Моей справке Давидян не поверил и заставил сдавать экзамены
обычным порядком. Шубина он опекал на каждом экзамене, предварительно
разговаривая о нем с преподавателями. Я сдал на «отлично» по всем
предметам. Помню, как физик, которому я сообщил какие-то детали
строения атома, долго выспрашивал, где и у кого я учился, чтобы
обладать такими знаниями. Поэтому я приношу свою благодарность моим
удивительным школьным учителям, вдолбившим в мое серое вещество столь
фундаментальные познания.
Далее я сэкономил несколько паек черняшки и отпросился поехать домой на Урал.
Поезд Ленинград - Свердловск уже тронулся, когда его подножки,
тамбуры и крыши облепила тараканья свора таких же безбилетников, как я.
Помню, как меня пытался сдернуть с подножки милиционер, но не смог
разжать намертво вцепившиеся в поручни пальцы. На полном ходу я
перебрался в тамбур, а затем на крышу, где и залег, спасаясь от низко
протянутых проводов при подъезде к Волхову. Там мне удалось проскочить
внутрь вагона, где я забился на третью полку, загородившись чужими
вещами.
Пару паек черного хлеба я съел еще на крыше вагона и теперь
приготовился к сухому голоданию на трое с лишним суток. Я спал в
блаженном полузабытье, наверное, вторые сутки. И лишь тогда ехавшие
внизу пассажиры забеспокоились: а жив ли я. Они заставили спуститься к
себе и съесть кусок хлеба с камсой (это такая соленая рыбешка-килька).
Особое внимание ко мне проявил старшина флота с грудой медалей на груди
и орденом (Нахимова?) на массивной цепочке. Да, были люди в наше
время! Силач, джентльмен, красавец-мужик! Мы поговорили с ним о моей
предстоящей учебе. Он одобрил выбор и рассказал массу случаев из боевой
биографии, касающихся его ранения и лечения в госпиталях. После такого
знакомства я уже никого и ничего не боялся и решил из принципа доехать
до своего захолустья бесплатно.
В Свердловске моя любимая тетя Юля накормила молодой картошкой с
маслом (!) и пыталась дать тридцать рублей на дальнейшую дорогу. Я
категорически отверг эту бумажку (тогда в ходу были «тридцатки») и
отправился на вокзал. Челябинский поезд мы атаковали через выбитое окно
в туалете. В Челябе я разыскал грузовую машину с Пласта, помог ее
чем-то загрузить и со спокойной душой залег в кузове. Проснулся только
после того, как шофер стал вытаскивать меня из гаража...
К 1 октября я, разумеется, прибыл по месту прохождения службы.
Принял воинскую присягу. Начал учиться ходить в строю. Обнаружилось,
что я - иноходец. Мои руки и ноги ходили синхронно: сначала правые,
потом левые. Младшие командиры долго отучали меня от этой генетической
походки. Путин и тот не смог бы ходить так, наверняка женщины России
были бы в восторге от моей походки. И выбрали бы президентом РФ.
Так закончилось детство. Но оно оставило свой неизгладимый след. И
уже спустя много лет в одной из своих статей Виктор Николаевич писал:
«Когда маленький самолет местной авиалинии сделал вынужденную
посадку прямо на поле где-то в Курганской области, я вышел озабоченный
всего лишь задержкой рейса, и вдруг пахнуло чем-то очень знакомым -
теплым, полынным, степным. Я вспомнил себя почему-то рядом с лошадью,
на стогу сена. Лошадь большая, а стог огромный. Степной ветер
всколыхнул глубинные слои памяти, и оттуда стали подниматься
воспоминания.
Потом я проверил себя, расспросив родных и знакомых. Да, все было точно. Я случайно оказался вблизи селения, где родился.
Может быть здесь причина ностальгии. Читаю «В поисках утраченного
времени» Марселя Пруста: его герой съел печенье тетушки, и память
восстановила картины детства...
Тургенева тянуло в Спасское-Лутовиново отовсюду - «Воздух родины имеет в себе что-то необъяснимое...».
У
Куприна даже цветы на родине пахнут по-иному, сильнее, чем за
границей. Письмо А. К. Толстого из имения Пустынька от 22 августа 1851
года: «Сейчас только вернулся из лесу, где искал и нашел много грибов.
Мне раз как-то говорили о влиянии запахов и до какой степени они могут
напомнить и восстановить в памяти то, что было забыто уже много лет.
Мне кажется, что лесные запахи обладают всего больше этим свойством...
Вот сейчас, нюхая рыжик, я увидел перед собой, как в молнии, все мое детство во всех подробностях до семилетнего возраста».
Об учебе в ВММА и о друзьях-товарищах у меня
также есть отдельные наброски, часть которых дам позже. Здесь же
остановлюсь только на одном, коренном моменте курсантской жизни,
определившем всю мою дальнейшую судьбу. Я увлекся микробиологией и,
может быть, потому отнюдь не блистал отметками по остальным разделам
обучения.
Автор В.Н.Ягодинский
Посмотрите ещё:
Комментариев нет:
Отправить комментарий